Начальник тюрьмы приказал привести зечку в его кабинет. Вышла едва держась на ногах…
Начальник тюрьмы приказал привести зечку в его кабинет. Вышла едва держась на ногах…
Катю привели в кабинет среди ночи. Надзиратель ничего не объяснил — просто бросил на неё цепкий взгляд и скомандовал:
— За мной.
Дверь с громким скрипом закрылась за её спиной, и она оказалась в полумраке просторного кабинета. Начальник сидел за массивным дубовым столом, не поднимая головы. Пальцы его неспешно постукивали по папке с её делом.
— Садись, — бросил он, не глядя.
Но Катя не села. Она еле держалась на ногах — и не от усталости. Синяк под глазом налился свежей синевой, губы были рассечены. Кто именно её «допросил» до этого состояния, она знала — и он тоже.
— Твоя удача, зечка, кончилась, — сказал начальник, наконец подняв глаза. — Думаешь, если у тебя связи снаружи, тут тебя будут холить?
Она молчала. Только губы дрогнули.
Он встал, медленно обошёл стол и встал напротив.
— Ты знаешь, зачем я тебя позвал?
Катя кивнула.
— Чтобы напомнить, где моё место.
Он усмехнулся.
— Нет. Чтобы предложить сделку.
Катя подняла взгляд. На секунду глаза её вспыхнули — огоньком, который так отчаянно пытались погасить все эти месяцы.
— Работаешь на меня. Делаешь то, что скажу — и через месяц выйдешь. Свобода. Чистое имя. Поняла?
— А если нет?
— Тогда выйдешь… но в чёрном мешке.
Тишина повисла тяжёлая, как свинец.
Катя качнулась, едва не упав. Но выпрямилась.
— Согласна.
Когда её вывели из кабинета, она шла медленно, почти спотыкаясь. Вышла едва держась на ногах.
Но в глазах её снова горел огонь.
Катю провели обратно в камеру, не дав ни перевязки, ни воды. Впрочем, она не жаловалась. Слишком многое теперь вращалось в голове. Не тот был момент, чтобы думать о боли.
«Работать на него» — начальник не сказал, что именно. Но Катя уже догадывалась. Слишком часто в последнее время по корпусу шли слухи: кого-то переводили, кого-то вызывали ночью, а потом он исчезал с горизонта. Некоторые — навсегда.
Она села на нары, опёрлась спиной к холодной стене. В камере было темно и сыро. Соседка по камере, Тома, приподнялась и шепнула:
— Опять он?
Катя кивнула.
— Теперь всё по-другому.
Тома замолчала. Они давно уже не делились ни надеждами, ни мыслями. Только фактами. Только тем, что нужно знать, чтобы выжить.
На утро её забрали снова. На этот раз не в кабинет. Провели через служебный коридор, вниз — в старое крыло, которое давно считалось законсервированным. Вели без слов, без взгляда.
Там её ждала она — женщина лет сорока, в форме, но без знаков различия. Ни имени, ни титула. Только холодный взгляд и чёткие инструкции:
— Ты больше не зечка. Ты сотрудник. Временно. Работаешь тихо, быстро, без вопросов. Проверяешь, кто и на кого стучит, кто играет в свою игру. Докладываешь мне. Если зафейлишь — сядешь снова. Или сляжешь. Сразу.
Катя только кивнула.
— Сначала камера 17-Б. Там новенький. Думали, что он просто воришка. А он оказался… слишком наблюдательный. Разберись. Аккуратно. И помни — ты не в тени. За тобой следят.
В коридоре 17-Б пахло старой штукатуркой и мышами. Катя шла медленно, стараясь запомнить каждую деталь. Сердце било тревожно, но не от страха — от возвращающегося чувства контроля.
Она открыла заржавевшую дверь, и взгляд её встретился с глазами парня в углу. Худощавый, лет двадцати пяти. На лице — ссадина, но глаза спокойные. Слишком спокойные для новенького.
— Привет, — сказала Катя, — я твоя новая соседка. Надеюсь, не храпишь.
Он усмехнулся.
— А ты, надеюсь, не стучишь.
«Вот мы и начали», — подумала она.
Парень улыбнулся, глядя на неё прищуром:
— Не обижайся, просто тут последнее время слишком много «новеньких», и все как один — с глазами, которые больше слушают, чем смотрят.
Катя села на узкие нары напротив него.
— Может, ты просто стал слишком параноиком. Это тут — нормально.
Он кивнул.
— И всё же. Тебя не было здесь утром. Теперь ты тут. И ты не похожа на обычную.
Катя молчала. Первое правило — не оправдывайся. Пусть сам заполняет пробелы как хочет.
Парень протянул руку.
— Никита. До всей этой истории работал с компами. Кое-что видел, кое-куда залез, кое-кому не понравился.
— Катя.
Рукопожатие было крепким, но не наглым.
— Катя, — повторил он задумчиво. — Не припомню тебя ни по этапу, ни по слухам. Это делает тебя либо призраком, либо легендой.
Катя прищурилась.
— А тебя — болтуном. Слишком много говоришь для новичка.
Он рассмеялся.
— Справедливо. Но знаешь, почему я заговорил? Ты пришла не просто так. Ты не хочешь меня «прощупать», ты хочешь проверить. На что — пока не ясно.
Катя встала и подошла к двери.
— Я просто пришла спать. Всё остальное — твои фантазии.
Никита смотрел ей вслед.
— Если что — я не враг. Но я знаю, кто враг. И если хочешь выбраться отсюда живой — лучше прислушайся, когда тебе что-то шепчут стены.
В ту ночь Катя не спала. Слишком многое сдвинулось. Никита не был простым хакером. Его фраза о том, что он «кое-куда залез», была сказана почти вызовом. И если он прав — если он действительно знает что-то о тех, кто крутит тюрьмой из тени — тогда он либо её ключ, либо её смертный приговор.
А утром её снова вызвали.
Тот же путь. Те же коридоры. Та же женщина.
— Он заподозрил? — спросила она с холодной прямотой.
Катя кивнула.
— Он не дурак. Но играет в наблюдателя. Проверяет, как далеко может зайти.
Женщина наклонилась чуть ближе.
— Тогда подкини ему наживку. Пусть покажет, что знает. Но аккуратно. Он под прикрытием. Только не нашем. Кто — мы пока не выяснили.
— Под прикрытием?
— Ты думала, это просто зэк? Нет. И если он откроет рот не туда — начнётся волна, которую не остановить. А ты, Катя, будешь в эпицентре.
Катя молча кивнула.
И в тот момент поняла: её не просто вернули в игру.
Она стала фигурой, которую двигают сразу два игрока.
А Никита… может, он третий?
После очередного допроса Никита вернулся в камеру с рассечённой бровью и испачканной в крови рубашкой. Катя сидела на своих нарах, не подавая виду, что заметила его состояние. Он не жаловался, не просил воды. Только уселся в угол, и долго молчал. Но, наконец, заговорил:
— Они тоже думают, что всё под контролем. А я уже выслал часть данных наружу.
Катя не сдвинулась. Только голос её стал холодным:
— Как ты это сделал?
— Долго рассказывать. Я сюда не просто так попал. Мне нужно было… ну, скажем так — собрать кое-что. А потом исчезнуть. Но тут ты.
Он посмотрел на неё.
— Ты выбиваешься из системы. И те, кто тебя поставил — не мои люди. Но они тебя боятся. А если они боятся — значит, ты не пешка.
Катя тихо усмехнулась.
— Знаешь, что бывает с теми, кто пытается играть в героя?
— Знаю, — ответил он, опуская взгляд. — С одним таким я был на связи. Неделю назад он умер. Инсценировка суицида. Тоже здесь.
Катя подняла голову.
— Имя?
Никита долго молчал.
— Алексей Литвинов. Работал на журналистов. Нашёл вход в систему видеонаблюдения тюрьмы. Успел выгрузить часть архива, где видно, как исчезают «проблемные» заключённые. Это не просто тюрьма, Катя. Это фабрика.
— Фабрика чего?
— Убийств. Тестов. Перепродажи людей.
Катя замерла. Это звучало дико. Но не невозможным. Она видела странности, пропажи, зашитые раны у «переведённых» заключённых, мертвые глаза вернувшихся.
— И что ты хочешь? — спросила она.
— Помощи. Или хотя бы — чтобы ты не мешала. Ты близко к начальству. Я — к коду. Вместе… мы можем всё сломать. Или хотя бы вскрыть.
Катя подошла ближе, встала над ним.
— А если я скажу им, что ты копаешь?
Он пожал плечами.
— Скажешь — умру. Не скажешь — умрём оба, но громко. Может, хоть кто-то услышит.
Тишина зависла между ними.
А потом Катя прошептала:
— Завтра я приведу тебя туда, где ты сможешь передать всё. У нас будет окно — десять минут. После — мы оба станем мишенями.
Никита кивнул.
— Согласен.
Поздней ночью Катя сидела на корточках у стены, тихо чертя мелком план камер. В голове уже складывалась карта. Она знала маршруты, знала расписания, знала, кому можно сунуть таблетку в чай, чтобы вырубить.
Теперь у неё было то, чего давно не было.
Катя и Никита шли по тюремному коридору, словно обычные заключённые, возвращающиеся после допроса. Камеры над головой тихо щелкали, но их сигналы уже не шли в архив — Никита за три дня внедрил вирус в систему, который создавал ложную запись. У них было ровно девять минут и сорок секунд до перезапуска потока.
Она вела его через технический шлюз, куда раньше сама даже не смотрела — туда заходили лишь «особые» надзиратели и «экспериментальные» заключённые, которых больше не видели.
Тихо. Только жужжание ламп и их дыхание.
— Здесь, — сказала Катя, и указала на узкую дверь, с кодовым замком.
— Помнишь цифры?
Никита кивнул, вытащил из рукава чип, приложил к панели. Щелчок. Замок сдался.
Они вошли.
Помещение за дверью было стерильным, белым. По стенам — мониторы, серверные стойки, медицинские каталоги. В дальнем конце — капсулы. Несколько из них были заняты. Внутри — люди. Живые. Кто-то — с закрытыми глазами, кто-то — бьётся в стекле с беззвучным криком.
— Боже… — прошептал Никита. — Они… тестируют препараты. На людях. Наркотики, стимуляторы, подавление воли. Здесь же — камеры наблюдения, документация. Это центр.
Катя стояла, не двигаясь. Она знала, что внутри будет ад. Но не была готова увидеть его глазами.
— Грузим всё. — она сорвалась с места. — Быстро.
Никита подключился к центральной машине. Пальцы летали по клавиатуре.
— У нас четыре минуты. Я выгружаю их на внешний канал. Спутниковый. Только один шанс. Если их глушилки проснутся — всё, конец.
— Быстрее.
Из динамиков вдруг донёсся голос. Хриплый, знакомый.
— Катя. Я знал, что ты не выдержишь.
Голос начальника тюрьмы.
Она вцепилась в рацию.
— Ты смотришь? Это твоё завещание, ублюдок. Всё, что здесь — уже идёт наружу.
— Не всё.
— Что?
— Никита был нужен нам. Он был допущен. Но теперь — он подставной. Он погибает. А ты — с ним.
Ты выбрала сторону. Не ту.
Система начала пищать — сигнал тревоги. Глушение связи. Зашевелились двери.
— Никита! — крикнула Катя. — Передано?
Он поднял голову.
— Почти… ещё двадцать секунд!
Дверь за их спиной взрывается. Внутрь влетают бойцы в чёрном. Катя бросается за ближайшую перегородку, выхватывает дубинку. Никита не отвлекается — он продолжает печатать, даже когда один из бойцов ранит его в плечо.
15 секунд…
— Я удержу! — кричит Катя. — Грузись до конца, слышишь?!
Выстрел. Ещё один. Кровь. Никита пошатывается, но продолжает.
3… 2… 1…
— Отправлено. — прошептал он, и улыбнулся, прежде чем второй выстрел заглушил всё.
Катя не успела подбежать. Его уже не было.
Её схватили. Увели. Побитую, закованную.
Начальник тюрьмы подошёл к ней, посмотрел сверху вниз.
— Ты проиграла.
Она плевала кровью, но улыбнулась:
— Включи новости. Через час. Я выиграла раньше, чем ты понял, что начал играть.
Через два часа.
На всех крупных каналах — экстренный выпуск.
Видео из тюрьмы. Секретные капсулы. Пленные люди. Эксперименты.
Громкие отставки. Аресты. Скандал.
Имя Никиты мелькнёт как героя. Катю никто не назовёт.
Её увезут в неизвестном направлении.
Спустя полгода.
В переулке города, на автобусной остановке, к девушке в тёмной куртке подойдёт человек. Оставит конверт.
Внутри — паспорт. Билет. Адрес.
На обратной стороне:
«Обслужила — выпустили.»
Катя усмехнётся.
Новый день. Новая игра.
Свобода.
Эпилог
Прага.
В переулке у кофейни стоит женщина в светлом пальто. Ветер играет её волосами, солнце отражается в стекле окна. Она держит чашку капучино и читает газету на чешском. Никто не обращает на неё внимания — и это ей по душе.
На столике — крошки круассана и старый мобильный. Не смартфон. Просто кнопочный телефон. Старая модель, такая, какую больше никто не носит. И только одна запись в нём — «СМОТРИТЕ НОВОСТИ».
Вчера был год с того дня, как она исчезла.
Катя теперь носит имя Алина Войнова. Паспорт подлинный. Бельгийский. Легенда без изъяна. Образование — инженер-биотехнолог. Место работы — консалтинговая компания, которой на самом деле не существует.
Она не задаёт вопросов. Ей больше ничего не нужно знать.
Свой долг она выполнила.
Никиту похоронили как неизвестного. Его лицо мелькало в новостях ровно сутки, прежде чем система закопала всё под громкие аресты. Ни одного генерала не посадили, только «стрелочников». Но та фабрика — была уничтожена. Больше никто не исчезал в подвалах той тюрьмы.
Катя смотрит на часы. Встает. Подходит к урне, аккуратно кладёт туда телефон и заливает остатками кофе.
На выходе из кофейни ей улыбается продавщица.
— Увидимся завтра?
Катя отвечает без тени улыбки:
— Возможно.
Поздно вечером, в своей новой квартире — маленькой, но чистой — она достаёт старую зажигалку.
На стене — фотография моря. Настоящего, не как те, что клеили на тюремные стены в виде «мотивации».
Катя прижимает спичку к конверту с тем самым билетом, который когда-то ей оставили. Смотрит, как он сгорает. Медленно. Без спешки.
Теперь — всё с нуля. Без долгов. Без кураторов. Без камеры.
Просто жизнь.
И впервые за долгое время она засыпает без страха.
