Медсестра положила бездомного деда в палату для богачей. А на следующий день ее вызвали к главврачу
Медсестра положила бездомного деда в палату для богачей. А на следующий день ее вызвали к главврачу.
Лена дежурила уже шестнадцатый час. Больница задыхается от нехватки мест, людей везут один за другим. На скорой привезли его — худого, с измождённым лицом, в обрывках одежды. В карте — “неизвестный, предположительно бездомный, сильное переохлаждение, предынфарктное состояние”.
— Куда его? — спросил санитар.
— Восьмая, — ответила Лена, не раздумывая.
Восьмая — VIP-палата, одна из лучших. Там было тепло, просторно, свежие простыни и капельницы с импортными препаратами. Обычно туда клали бизнесменов, депутатов, их жен с «плохим самочувствием».
Лена не верила в касты. Ей было всё равно, кто перед ней — миллиардер или человек с улицы. Бездомный дед был на грани, и если бы его положили в коридор, он мог бы не дожить до утра.
На следующий день ее вызвали к главврачу.
— Елена Васильевна… Вы решили, что у нас здесь благотворительный фонд? — голос главврача был холоден.
— Я решила, что человек умирает, — спокойно ответила Лена.
— Там лежал резерв под министра! Мы не можем… — Он замолчал, потому что в дверь постучали.
Вошёл мужчина в дорогом пальто и с ним — тот самый дед, постриженный, умытый, с умными глазами. В руках у него была кожаная папка.
— Позвольте представиться, — сказал он. — Павел Константинович Воронов. Бывший академик, профессор медицины. Сейчас — советник фонда, который, кстати, финансирует половину вашей клиники. И я только что передал в администрацию распоряжение: с завтрашнего дня Елена Васильевна будет заведующей отделения. А в восьмой палате будет лежать тот, кто действительно нуждается.
Главврач побледнел. А Лена только кивнула и улыбнулась.
Главврач замер. Несколько секунд он просто моргал, словно его ударили чем-то мягким, но весомым.
— Простите… Павел Константинович, я… не знал, что это вы…
— И слава богу, — спокойно ответил бывший академик. — Это многое показало. Не беспокойтесь, я не собираюсь рушить вам карьеру. Пока.
Он обернулся к Лене.
— Пройдёмся?
Они вышли из кабинета, оставив главврача сидеть с вытянутым лицом. В коридоре всё было по-прежнему: запах хлорки, беготня, крики и звуки мониторов.
— Вы ведь не узнали меня вчера? — спросил он.
— Нет, — честно ответила Лена. — И даже если бы узнала, всё равно бы положила вас туда.
— Вот за это и благодарен, — усмехнулся он. — После инфаркта я решил проверить… не только сердце. А ещё и людей. Какова медицина на самом деле. Кто из персонала просто «отрабатывает», а кто действительно лечит. Почти все прошли мимо. Кто-то нос воротил, кто-то просто не хотел связываться. А вы — не побоялись. Это редкость.
— Я просто делаю свою работу, — пожала плечами Лена. — Или… по крайней мере, стараюсь.
Они дошли до окна. За стеклом медленно падал снег, внизу пробегали запыхавшиеся студенты-медики.
— Фонд откроет стипендии для молодых врачей и поддержку для медперсонала, — сказал он, глядя вдаль. — Но только при одном условии: вы будете этим управлять.
— Я?
— Именно вы, — кивнул он. — Я многое повидал. Но сейчас, когда всё чаще лечат отчёты, а не людей… такие, как вы, — это надежда. Не упустите её.
Лена долго смотрела в окно. У неё вдруг защемило в груди — от неожиданной надежды, от усталости и от чего-то нового. Ответственного, большого.
— Хорошо, — сказала она. — Только у меня одно условие. Восьмая палата — для тех, кому действительно плохо. Не для тех, у кого толстый кошелёк.
Павел Константинович усмехнулся.
— Договорились.
И впервые за много лет Лена почувствовала: она может не просто спасать людей — она может менять всё вокруг.
Эпилог — год спустя
В приёмном покое было тихо. Не потому что никого не было — просто всё было налажено. Работало, как часы.
На стене у стойки регистрации висела новая табличка:
«Общественная клиника имени Воронова. Человеческое — прежде всего.»
Лена, теперь уже заведующая отделением и куратор благотворительных программ, шла по коридору, наблюдая, как в “восьмую” палату аккуратно укладывают старенькую бабушку с переломом бедра. Её привезли с вокзала. Ни родных, ни документов. Только ветхий платок и взгляд, полный страха. Но теперь она попадала не в угол с ржавой койкой, а в светлую палату с нормальным уходом.
Врачей стало больше. Молодёжь шла охотно — стипендии, программы поддержки, новые койки. Санитары больше не прятались от работы. Пациенты перестали бояться.
Лена остановилась у окна. Снег снова шёл, как тогда.
Сзади подошёл Павел Константинович, опираясь на трость. Он всё реже появлялся в больнице — возраст давал о себе знать, но каждый его визит был как личный праздник для персонала.
— Не думал, что доживу до такого, — сказал он, смотря на больницу. — Тут теперь даже воздух другой.
— Это всё вы, — улыбнулась Лена.
— Нет, — покачал он головой. — Это ты. Просто кто-то должен был дать шанс.
Они стояли молча, пока мимо не пробежал молодой интерн с кофе в руках, выкрикнув:
— Лена Васильевна! Там снова бездомного привезли — говорите, куда класть?
Лена рассмеялась:
— Восьмая свободна?
— Свободна!
— Тогда туда. И пусть не боится — он теперь в хороших руках.
И всё снова закрутилось, как должно быть.
Человеческое — прежде всего.
Конец
