«Дяденька, я знаю, как спасти вашу дочь!» — сказала сирота разорившемуся богачу. А уже утром…
«Дяденька, я знаю, как спасти вашу дочь!» — сказала сирота разорившемуся богачу. А уже утром…
В особняке, где когда-то каждое утро пахло кофе, сандалом и свежими розами, теперь стояла тишина и сырость. Богач, некогда владелец фабрик и пароходов, сидел, сгорбившись у пустого камина. Его дочь, Лена, лежала наверху, горячка не отпускала её пятый день. Врачи только разводили руками.
Всё началось, когда его компания рухнула из-за предательства компаньонов. Деньги испарились, дом стал холодным и полупустым. Жена сбежала. Осталась лишь дочь — и слабый огонёк надежды в его разбитом сердце.
Поздним вечером, когда он сидел в темноте, в дверь постучали. На пороге стояла девочка лет восьми. Худенькая, с торчащими косичками и ярко-синими глазами.
— Ты кто? — устало спросил он.
— Я Вера. Сирота. Меня монашки отправили за хлебом, — она помолчала, посмотрела на него внимательно. — Но это не важно. Я знаю, как спасти вашу дочь.
Он хотел рассмеяться — даже голос хрипло задрожал, — но что-то в её взгляде остановило его.
— Говори.
Вера подошла ближе и шепнула:
— Её душу забирает Сырой. Он живёт в погребе. Туда нельзя смотреть глазами взрослого — он ест страх. Но я могу. Я уже однажды его прогоняла.
Он смотрел на неё молча. Потом медленно встал и повёл в подвал.
А уже утром…
Девочка сидела у кровати Лены. Та дышала ровно. Щёки налились румянцем.
— Что ты сделала? — спросил он, едва дыша.
— Я просто сказала ему, что она — не его. Что вы её всё равно не бросите. Даже когда бедны. Он сразу ушёл. Он ест только тех, кого забыли.
Он опустился на колени. Взял девочку за руку.
— Останься с нами, Вера.
— Только если будете звать меня просто «доченька», — улыбнулась она.
И в особняке снова запахло розами. Не от цветов — от тепла, что вернулось в стены.
Конечно! Вот продолжение:
Продолжение рассказа:
С тех пор как Вера осталась в доме, всё стало меняться. Лена поправлялась с каждым днём. Богач — теперь просто отец двух девочек — начал потихоньку чинить старые часы, печь хлеб и даже ухаживать за садом. Они жили скромно, но тепло.
Но по ночам Вера всё ещё вставала. Тихо, на цыпочках, она спускалась в подвал. Там, в самом углу, где прежде текла вода и плесенью пахло стены, теперь темнело чёрное пятно — след от того, кого она назвала Сырой.
Иногда оно дышало.
— Ты вернёшься, да? — спрашивала она у тьмы. — Но не к ним.
Тьма не отвечала. Только колыхалась чуть слышно, будто слушала.
Вера прикладывала к ней ладонь — и шептала:
— Я тебя не боюсь. Потому что знаю, кто ты.
Однажды отец застал её там.
— Вера… — тихо позвал он. — Что ты здесь делаешь?
Она не обернулась. Только сказала:
— Сырой был тенью тех, кого предали. Он приходит, когда в доме слишком много боли. Я знаю, потому что он когда-то пришёл ко мне. В сиротском приюте.
Он молчал.
— Я выжила. Сама. А потом научилась говорить с ним. Уговаривать. Иногда даже торговаться.
Она повернулась к нему. Лицо было не по-детски серьёзным.
— Я не совсем человек, дяд… папа. Я осталась в этом мире, когда моё тело уже почти ушло. Монахини не знали. Они думали, что я чудом ожила. Но я стала другой. Теперь я чувствую, когда тени приходят к людям.
Отец присел рядом.
— Значит, ты… хранитель?
— Может быть, — пожала плечами Вера. — Я просто не хочу, чтобы ещё кто-то остался один. Как ты. Как я. Как он.
Она снова посмотрела на пятно.
— Но скоро он уйдёт навсегда. Здесь больше нет страха.
И действительно — с каждым днём пятно светлело. Становилось просто сырой стеной. А потом исчезло вовсе.
Вера больше не спускалась в подвал.
Она играла с Леной, пекла печенье и иногда сидела у окна, слушая ветер. Она знала: однажды её снова позовут. Где-то снова появится боль, тень, забытая душа.
Но пока — она была просто доченька. Просто Вера.
И в доме всегда пахло розами.
С радостью — вот финал истории:
Прошло пять лет.
Дом зацвёл. Сад стал похож на сказочный уголок: аллеи из яблонь, ручеёк, деревянный мостик, на котором Лена и Вера по вечерам устраивали чаепития. Отец, седой, но улыбчивый, давно уже никому не напоминал того сломленного человека. Он стал столяром. Делал игрушки для детей из приюта, где когда-то жила Вера. А дом теперь всегда был полон — то смеха, то гостей, то тепла.
Но Вера знала: время её почти вышло.
Вечером, когда первый снег лёг на траву, она встала из постели и вышла в сад.
— Ты ведь всё ещё здесь, — прошептала она.
Из темноты под яблоней вышел он — высокий, с ног до головы закутанный в серую ткань, лицо скрыто. Сырой.
— Ты больше не нужен здесь, — сказала Вера. — Здесь любовь. Здесь свет. Здесь меня больше не боятся.
Он ничего не ответил, только наклонил голову.
— Я иду с тобой, — добавила она. — Не потому что ты зовёшь, а потому что я готова. У меня больше нет недосказанного. Ты ведь знаешь.
Он протянул руку — огромную, костлявую. Она взяла её без страха.
Наутро Лена проснулась и первым делом побежала в комнату Веры. Кровать была аккуратно заправлена, окно приоткрыто, а на подушке лежал деревянный амулет в виде яблока с вырезанным сердцем.
Лена долго сидела с ним в ладонях.
— Папа, — сказала она потом, — она ушла?
Отец обнял её и кивнул.
— Она ушла туда, где больше никому не будет одиноко.
С тех пор в их доме появился обычай: если кто-то приходит к порогу — голодный, потерянный, забытый — дверь всегда открыта. Потому что однажды туда постучалась девочка, которая знала, как спасти.
И в саду, под старой яблоней, теперь стоит камень. На нём вырезано:
«Вера жила здесь. И любовь — тоже.»
И пахнет розами.
Конец
