80-летняя бабушка копала картошку и выкопала гроб. Когда вскрыли потеряли дар речи

80-летняя бабушка копала картошку и выкопала гроб. Когда вскрыли потеряли дар речи

Баба Надя на своём веку повидала многое, особенно ей в память врезалось ее послевоенное детство, когда все время хотелось есть. Особенно тяжко было к весне, когда заканчивались скудные запасы в погребе, худосочная коровка давала молока лишь теленку. А им, пятерым детям в семье, доставалось от бедной Зорьки лишь по полстакана каждому этого поистине волшебного напитка. Мать варила какие-то затирухи, кисели, но растущим организмам хотелось мяса или на худой конец яиц. Но куры к весне совсем квелые были, им бы до тепла дотянуть — какие там яйца..

Все так жили. И лишь к маю деревенская ребятня, воспрянув духом, устремлялась в леса — там, разворошив гнезда куропаток, ворон и галок, они сооружали костерок на поляне, варили в чумазом чугунке добытые из тех гнезд яйца, пекли картошку, которая иногда оставалась после посадки. Девчонки ковыряли какие-то корешки, заваривали как чай. И потом все наслаждались. Едой, общением. Хорошо было! И вкусно!

То, что в жизни должно быть вкусно и сытно, Надежда поняла именно с детства. А иначе, зачем жить? И после, уже выйдя замуж за сельского кузнеца Ивана, она всю жизнь старалась, чтобы их дом был полная чаша. Когда грянула перестройка, Надежда уже на пенсию вышла. Она быстро смекнула, что времена настают тяжелые, а потому надо готовиться. По лесам ведь теперь, как в детстве, не полазишь. Да куропаток к тому времени всех перевели — поля химикатами обрабатывали, леса от гусениц травили, вот и подохли птицы или улетели…

А галок и сорок не комильфо гонять пожилому человеку. Словом, Надежда в эпоху тотального дефицита стала завсегдатаем всех очередей, которые с самой ночи выстраивались на крыльце сельского магазина. В первых рядах притом, а потому пустой после очередной привозки никогда не приходила.

Муж Иван даже поругивал запасливую жену — вот зачем им эта китайская стена из хозяйственного мыла в старом шифоньере, в коридоре? Или водка, бутылки с которой стояли ровными рядами в спальне за кроватью. Но Надежда говорила — надо! И выбиралась в очередной поход — в райцентр, там она тоже частенько бывала. Привозила нарядные платки, простенькие платья. А раз мужу урвала замечательный костюм, польский… В нем и хоронили Ивана. Умер муж в середине девяностых, когда сын уже в городе жил, а дочка уехала туда же учиться. Поздняя она была у Нади — после сорока уже родила… Как Надежда доучила дочь на свою скромную пенсию, одному богу известно. Но смогла! И учила, и денег с собой давала, и полные сумки дочка везла из деревни.

Основная часть этих баулов, конечно, были продукты — овощи, мясо. Надежда, оставшись одна, не свела хозяйство и огород не запустила. Ей уже за шестьдесят, а у нее и корова, и поросята, и птицы разной полный двор. А картошки садила… Чуть ли не целый гектар! По осени дети приезжали ей помогать копать, и все ругали мать — куда столько, зачем надрываться! А Надя лишь отмахивается — мол, копайте, не рассуждайте! Картоха — она же второй хлеб. А как без хлеба? А вдруг опять голодные времена настанут?

И вот уже бабе Наде под восемьдесят. Пенсию ей добавили, дети в городе пристроены, свои семьи уже у них давно. Но весной и осенью они железно едут к матери копать огород — приучила она их. Конечно, сарай уже опустел, а местами на нем крыша даже провисла, и никто в нем не живёт кроме ласточек по весне. Картошки баба Надя садит поменьше, но все равно больше всех в деревне, даже в палисаднике умудряется воткнуть пару ведер. Местные привыкли к запасливой старушке — у каждого ведь свои тараканы в голове. А запасливая старушка своих принципов не меняет — в магазине после пенсии набирает сумку с консервами, крупами, макаронами и тащит домой на тележке.

Есть у бабы Нади и социальный работник Елена. Так вот Елена лишний раз боится сказать старушке, что в райцентр едет — если та прознает, то обязательно поручит ей купить на рынке или в универмаге то носки, то халат, то еще какую тряпицу. • Баба Надя, да вы же еще то не сносили, что я раньше вам привезла, — пытается убедить старушку Елена.

А та только рукой машет — мол, не твоя забота. Сказала — значит, делай. Зря ты, что ли, деньги от соцзащиты получаешь — за то, что за мной ходишь.. В общем, вредная с годами стала баба Надя и еще более упрямая. Дом должен быть полной чашей — вот ее мнение.

Жил в этом же селе ее племянник Гришка. Мужик, честно сказать, непутевый. По причине своего большого горла нигде долго на работе не задерживался. Да и семьи у него толком не было — жена лет десять назад как уехала от него, забрав двух дочек. С тех пор и живет один.

Перебивается случайными заработками, иной раз и у бабы Нади занимает. Та понимает, что племянничек не отдаст, но все равно даёт. Жалко ведь — сын покойной сестрицы. Непутевый, а родной все же. Но просто так Гришка не отделывается — то огородчик у бабы Нади копает, то полет, а по зиме снег со двора таскает. Пусть хоть так отрабатывает! Пилит баба Надя Гришку, что без семьи — как ветер в поле. А кому он нужен? Пьющий… Но вот однажды Гришка, заняв очередную соточку у тетки и выслушав ее наставления, гордо вдруг заявил — мол, женился он. Из города женщину привёз.

Увидела чуть позже баба Надя эту даму сердца, да так и ахнула — такая же забулдыга.

• Ты, Гришка, совсем одурел, мать покойную позоришь, — отчитала она племянника, — зачем тебе эта алкашка? Она совсем тебе мозги скрутит. Привёл бы нормальную женщину, тебе бы и слова никто не сказал.

• А может у нас любовь с Люськой? — усмехнулся Гришка. Баба Надя сделал свой коронный взмах рукой — мол, ерунду городишь. Да разве Гришка это понял? А недавно по весне заболела баба Надя, да так — что пришлось ей срочно в больницу лечь. А у старушки сердце кровью обливается — огород ведь вспахали вчера к вечеру, самое время картошку садить. А ее минимум на две неделе в больнице заперли, и врач такой вредный, вреднее бабы Нади попался, ни в какую отпускать не хочет.

А земля ведь сохнет. Что же за урожай будет, если картошку в пересохшую землю толкать? И Ленка, работник ее социальный, как на грех, уехала по делам в город — сказала, что не меньше, чем на неделю. А ведь именно Ленка последние годы со своим семейством и помогала бабе Наде в огороде весной. И дети в этом году ну никак не могут свои городские дела бросить и приехать помочь матери по хозяйству. И что теперь? Делать нечего — позвонила старушка своему непутевому племяннику. Гришка немного помолчал в трубку, потом осведомился о расчёте. Договорились за несколько тысяч рублей, что Гришка со своей новой любовью Люськой перелопатит весь огород.

• И в палисаднике, в палисаднике не забудь! — давала наставления старушка, — а еще это…Ты ключ возьми от дома, он под порогом лежит. Мурку, кошку мою, накорми. Она, бедная в доме осталась.

Да не выгоняй ее, пусть погуляет, да в дом ее назад запусти. Она у меня к улице не привыкшая.

• Не переживай, тетя Надя, — с готовностью ответил Гришка, подсчитывая, что он уже купит на заработанные деньги, — и картоху зароем, и кошку твои от голодной смерти спасем.

Баба Надя не сказать, что успокоилась от такого ответа, но все же выдохнула. Все же племянник, поможет. Только другая забота появилась — как бы Гришка из дома бабы Нади что не потянул. Да вроде не рукастый, хоть и пьющий…Авось обойдётся. Через две недели вернулась старушка домой — и прям душа порадовалась. Не обманул племянник картошку посадил, Мурка сытая и довольная дома сидит. А еще Гришка морковку посеял в огородчике. Рассчиталась с ним баба Надя и наказала, чтоб он со своей Люськой деньги не прожигал, лучше пусть еды купит.

• А я, тетушка, вновь один, — вздохнул Гришка, — выгнал я Люську, она больше меня пьёт. Зачем мне такая?

• Правильно, — согласилась баба Надя, — не нужна. И вот к осени дело подошло. Поспела картошка, ботва пожухла, так и просится наружу. А помощники к бабе Наде не идут. Елена вдруг в больницу угодила, сын где-то в командировке, а дочка тоже что-то прибаливает. Обещают, конечно, но чуть позже все собраться. Гришку так вообще никакой надежды. Он как свою Люську прогнал, так вообще почти не просыхает. А если не пьяный, то в лес идет по грибы.

Соберет ведерко – и на рынок, в райцентр. Оттуда уже навеселе возвращается, довольный продажей. А картошка-то не копана. Куда тянуть? Баба Надя видит же, что все соседи уже с лопатами и ведрами на огородах, погода подходящая. Ох, перележит в земле ее картошечка! Сама решила копать!

Решила баба Надя с палисадника начать – там сорт уже давно поспел. Подошла к кусту с лопатой, приловчилась, покряхтела… Выкопала первый куст! Хороша уродилась картошка! Полюбовалась старушка и дальше принялась за дело. Вскоре втянулась и скоренько так пошла по рядку – словно и не восемьдесят ей, а только шестьдесят. Соседи, проходя мимо дома, только удивлялись – крепкая старуха, эта баба Надя.

• Надежда, ты чего это одна ковыряешься? – крикнул ей дед Петро, сосед через дорогу, — ты погодь немного, мои у нас закончат и тебе придут помогут.

• А! – махнула как обычно баба Надя, — всех ждать, так можно и без запасов в зиму уйти. С голоду помереть!

• Ну, вот прям и с голоду! – засмеялся Петро, — у тебя там столько запасов, каждую пенсию по полмагазина скупаешь. — А не твое дело, — огрызнулась старушка, — сидишь себе на лавке и сиди!. А про себя уже добавила «Пень старый!». Правда, Петро лет на десять Надежды младше, но это не важно.

Три рядка таким макаром одолела баба Надя. Собрала картошечку, передохнула, а после обеда вновь принялась за дело. В этом месте в палисаднике земля была чуть похуже, картошка помельче – рядом ведь березка росла. Какой год зарекалась баба Надя здесь не садить, а все равно каждую весну поручала Сашке с мотоблоком здесь пахать. Чего землица простаивать будет.

И вот ткнула старуха раз в землю, два… НЕ поймет… Вроде как картошка и не в земле растет, а на полу словно лопата каждый раз упирается во что-то твердое, вроде как в дерево. Неужели корни березы так разрослись? Ничего себе! Интересно стало бабе Наде – копнула чуть глубже. И тут из земли край ящика какого-то показался … Не поняла старуха… Клад что ли? Говорят, что в старину здесь церковная площадь была. Неужто поповские богатства со временем на поверхность земли выдавило? Баба дальше принялась копать, уже представляя, куда она потратит несметные богатства. То, что там богатства, она уже не сомневалась.

Копает, а сама по сторонам поглядывает – как бы никто не заметил. Хорошо, что время послеобеденное – все кто в доме отдыхают, кто на огород поплелся. Вот уже один край хорошо видать… Что-то не по себе стало бабе Наде. Уж совсем не сундук напоминала эта находка. И вскоре сердце у нее так и ушло в пятки из земли торчал гроб! Небольшой, самодельный… Совсем еще не истлевший… — Ох, господи! – так и ахнула старуха и на землю рядом с вырытой ей ямой и плюхнулась, — это же Гришка зарыл! Больше некому. Его ведь она просила огород посадить. Вот паршивец!

Баба Надя быстро соображала – что делать? Заявить на родного племянника? Так ведь посадят дурака! А что делать? Пусть отвечает! А кого же он там спрятал? Догадка обожгла Надежду – это же Люську свою он зарыл у бабы Нади в палисаднике! Видать, поругались – он ее и приголубил лопатой, а потом в ящике пристроил под березкой у тетки.

Вот дурак допился… Что же теперь будет… Принюхалась баба Надя к ящику… Вроде даже мертвечиной потянуло… Ох, беда! Завыла старуха на всю округу. Вскоре сбежались соседи, прохожие, даже с соседних улиц народ подтянулся – в деревне свои социальные и информационные сети быстро, надежно, достоверно, надо вам сказать. И вот стоит народ над ямкой, вырытой бабой Надей, решают, что же им делать. — Надо вытащить и глянуть

---

Толпа у палисадника бабки Нади собралась немалая — весь народ в округе сбежался, глядя, как старуха в ужасе обхватила голову руками, а рядом из земли торчал полуразрытый гроб. Кто-то шептался, кто-то крестился, а дед Петро, сосед через дорогу, первым подал голос:

— Надо вытащить и глянуть, кто там!

Женщины заохали, а мужики закивали: дело, конечно, страшное, но откладывать нельзя — надо во всём разобраться.

— Гришка! — рявкнула баба Надя, её голос дрожал от злости. — Это твоя работа?!

Племянник, только что пробиравшийся к толпе с бутылкой в руке, побледнел, как простыня.

— Чего… Тёть Надь, ты чего несёшь? Я… я не знаю, что это… — залепетал он, но по его лицу было видно: что-то скрывает.

— Не знаешь? — голос старухи превратился в сталь. — А кто тут картошку копал весной? Кто землю ковырял?

— Да… я… но я ничего не закапывал! — запаниковал Гришка.

— А Люська твоя где? — бросил кто-то из толпы.

Мужик попятился, облизал губы, но не успел ничего сказать — дед Петро уже скинул пиджак и схватился за лопату.

— Хватит разговоров, давайте поднимать.

Несколько крепких мужиков шагнули вперёд, помогли откопать гроб целиком. Теперь он лежал на земле, старый, тёмный, но на удивление ещё крепкий. Замки на крышке проржавели, но держались.

— Может, не надо? — пробормотала молодая соседка Оксанка, прижимая к груди крестик.

— Надо, — твёрдо сказал дед Петро и взялся за крышку.

Она со скрипом поддалась. Все задержали дыхание.

Когда гроб открылся, деревня замерла. Кто-то резко зажал рот рукой, кто-то охнул, а баба Надя, побледнев, села прямо на землю.

Внутри, в полумраке, лежала… кукла. Старинная, с фарфоровым лицом, в кружевном платье, явно дорогая, но пыльная и слегка потрёпанная временем. Глаза её были закрыты, но, когда гроб чуть качнулся, кукла вдруг… открыла их.

Толпа загудела, кто-то закричал, кто-то бросился прочь.

— Да чтоб мне лопата в руки больше не давалась… — пробормотала баба Надя.

— Чёртовщина… — выдохнул Гришка, и впервые в жизни выглядел абсолютно трезвым.

— Это… это ведь кукла! — догадался один из стариков.

— Не простая… — хрипло сказала баба Надя. Она вдруг вспомнила.

Когда-то, в её детстве, ходили слухи, что до войны в деревне жила богатая барыня. Говорили, у неё была дочка, которая умерла в младенчестве, и в память о ней мать заказала дорогую куклу, похожую на ребёнка. С той куклой она не расставалась, а когда барыню раскулачили и увезли, кукла будто бы пропала…

— Этого не может быть… — шептали люди.

Но факт оставался фактом: старая легенда вдруг обрела пугающую реальность.

— Что теперь делать? — спросил кто-то.

— А что… Отнести в церковь, осветить, да и закопать обратно подальше от греха! — буркнул дед Петро.

И все единогласно с ним согласились.

Толпа вокруг жуткой находки притихла, лишь редкие перешёптывания да вздохи прорывались сквозь гнетущую тишину. Все смотрели на бабу Надю — что делать теперь с этой проклятой куклой?

— Батюшку звать надо, — наконец выдавил кто-то.

— Да-да, в церковь её, — закивали женщины, крестясь.

Баба Надя, хоть и была женщиной практичной, в этот момент чувствовала, как по спине ползут ледяные мурашки. Глядя на фарфоровое лицо, на эти жутко-натуральные ресницы, она вспомнила давние бабкины байки про проклятые вещи, которые хозяев за собой уводят.

— Я не могу… Я эту дрянь в доме оставлять не буду! — решительно выдохнула она.

Гришка по-прежнему стоял бледный, как полотно, и вдруг заплетающимся голосом прошептал:

— Тёть Надь… А может, не просто так я её закопал весной?

Все разом повернулись к нему.

— Чего ты несёшь?! — рявкнул дед Петро.

Гришка сглотнул и посмотрел на бабу Надю:

— Я… я её тогда в сарае нашёл. В темноте. Она там лежала, вся пыльная. Я сначала подумал — кот сдох… А потом увидел, что это… это кукла.

Толпа зашумела.

— Ты мне не ври, алкашина! — взвилась баба Надя. — В каком ещё сарае?

— В твоём! — выкрикнул Гришка. — В углу, за старыми досками. Я сначала не придал значения, а потом, когда Люська у меня дома на неё посмотрела, ей плохо стало… Она начала бредить, кричать, что видит ребёнка, который её зовёт. Я её потом два дня отпаивал, а потом она сбежала…

Женщины заахали, кто-то покачал головой.

— Ну и дурак же ты, Гришка, — устало выдохнула баба Надя. — Вместо того, чтобы сказать мне, ты решил… гроб сделать?

— Да не делал я! Он уже был, в сарае! Я просто её туда положил и закопал…

У бабки перехватило дыхание. Если этот чёртов ящик был в её сарае давно… То откуда он там взялся?

Толпа уже расходилась, но тут из-за забора выглянул дьякон Павел, которого кто-то успел позвать.

— Так-так, что у вас тут за собрание? — спросил он, оглядывая землю и деревянную находку.

Баба Надя, тяжело вздохнув, коротко объяснила. Батюшка внимательно выслушал, подошёл ближе, поглядел на куклу, тихо прочёл молитву.

— Принесите святую воду, — велел он.

Вскоре привезли бутылку, и дьякон окропил находку, шепча слова молитвы. Люди ждали, не случится ли чего, но ничего не происходило — кукла так и лежала, молчаливая, с пустым взглядом.

— Лучше бы в церковь её, батюшка, — неуверенно произнёс дед Петро.

— Нет, — твёрдо ответил дьякон. — Такую вещь хранить в святом месте нельзя. Лучше сжечь.

Все облегчённо вздохнули.

Развели костёр за деревней, куклу бросили в огонь. Пламя взвилось высоко, и на мгновение всем показалось, что раздался тонкий, жалобный детский вскрик… Но это могло быть просто ветром.

Когда всё сгорело дотла, баба Надя наконец-то выдохнула:

— Ну и дела… Вот это я картошки накопала.

Гришка смотрел в огонь, молчал. Может, и правда подумал о жизни, а может, просто переживал, что остался без денег и выпивки.

Но с того дня в доме бабы Нади больше не случалось странных вещей.

А весной она снова посадила картошку. Но в палисаднике больше ничего не копала.